Ричард Бах. Иллюзии. Часть двенадцатая
«Истинный первородный грех заключается в ограничении Абсолюта. Не делай этого».
Был свежий теплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по которым мы шагали из города к самолетам, были все еще мокрыми.
- Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?
- Нет.
- Когда ты говоришь «нет», а я знаю, что на самом деле можешь, это означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос.
- Мы крайне наблюдательны, - сказал он.
- Все дело в «проходить» или в «стенах»?
- Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время. Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо мне. Я нахмурился. Он знал, о чем я спрашивал. Почему бы ему не ответить просто на мой вопрос и дать мне возможность узнать, как он это делает?
- Так я пытаюсь помочь тебе точнее формулировать свои мысли, - сказал он мягко.
- Ну ладно. Ты можешь сделать так, чтобы казалось, что ты можешь пройти сквозь стену. Так лучше?
- Лучше. Но если ты желаешь быть точным...
- Не подсказывай мне. Я знаю, как сказать то, что хочу. Вот мой вопрос. Каким образом ты можешь переместить иллюзию ограниченного чувства личности, выраженного в таком представлении пространственно-временного континуума, как твое «тело», через иллюзию материальной преграды под названием «стена»?
- Прекрасно! - одобрил он. - Когда ты правильно задаешь вопрос, он отвечает сам на себя, не так ли?
- Нет. Этот вопрос не ответил сам на себя. Как ты проходишь сквозь стены?
- Ричард! Ты был почти у цели, а затем все испортил! Я не могу проходить сквозь стены... когда ты говоришь это, ты допускаешь существование вещей, которых я вовсе не допускаю, а если и я начну думать так же, как ты, то ответ будет: я не могу.
- Но так сложно, Дон, выражать все очень точно. Разве ты не знаешь, что я хочу сказать?
- И от того, что что-то очень сложно, ты не пытаешься это сделать? Научиться ходить вначале тоже было тяжело, но ты позанимался, и теперь, глядя на тебя, может показаться, что это вовсе нетрудно.
Я вздохнул.
- Ладно. Забудь об этом вопросе.
- Я о нем забуду. Но у меня есть к тебе вопрос: а ты можешь? - Он глянул на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.
- Итак, ты говоришь, что тело - это иллюзия, и стена - это иллюзия, но личность реальна, и ее нельзя остановить никакими иллюзиями.
- Не я это говорю. Это ты сам сказал.
- Но это так.
- Естественно, - подтвердил он.
- И как ты это делаешь?
- Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже сделано, вот и все.
- Надо же, как все просто.
- Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было такого сложного.
- Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем не сложно; это просто невозможно.
- Ты, наверное, думаешь, что если повторишь «невозможно-невозможно-невозможно» тысячу раз, то все сложное для тебя вдруг станет простым?
- Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придет время мне это сделать.
- Поглядите только на него, он ходит по воде, яко посуху, и опускает руки от того, что не проходит сквозь стены.
- Но то было просто, а это...
- Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества, - пропел он. - Не ты ли неделю назад плавал в земле?
- Ну плавал.
- А разве стена - это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные - нет?
- Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
- Как только ты поймешь меня, придет пора оставить тебя на время наедине с самим собой.
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену. Он круто повернул направо, вошел в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что если бы сразу же повернул за ним, то тоже смог бы пройти сквозь нее. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твердого кирпича.
- Когда-нибудь, Дональд, - сказал я, - когда-нибудь... - и в одиночестве пошел кружным путем к самолетам.
- Дональд, - сказал я, когда добрался до поля. - Я пришел к выводу, что ты просто не живешь в этом мире.
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где учился заливать бензин в бак.
- Конечно, нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живет в нем?
- Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живет? Я! Я живу в этом мире!
- Превосходно, - похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. - Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражен, что ты умеешь постоянно учиться.
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии, он был абсолютно серьезен.
- Что ты хочешь сказать? Конечно же, я живу в этом мире. Я и еще примерно четыре миллиарда человек. Это ты...
- О, боже, Ричард! Ты серьезно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием. - Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. - Ты уверен в этом? Ты живешь в том же мире, что, например, и биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета - от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложения для держателей акций? Ты живешь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо? Ты и твой биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошел град... Сколько же, по-твоему, человек живет в твоем мире? Ты стоишь там, на земле, и серьезно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьезно собрался это мне доказать? - он так быстро говорил, что начал задыхаться.
- А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке, - сказал я.
- Очень жаль. Очень хотелось тебя угостить. Но с этим все, лучше и не вспоминать.
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живет в этом мире, прошло еще много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:
«Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце».
