Мы находимся здесь, 
чтобы внести свой вклад
в этот мир.
А иначе зачем мы здесь? Стив Джобс

Глава 13: Июнь наступил


Время шло. Зелень густела в садах, смола выступала на соснах от жара, небо теряло голубизну, белое солнце нещадно выжигало тень из каждого уголка Гедеона.
Начало июня мы работали как угорелые. Начальник станции уговорил Морриса встать под восьмичасового «щеголька», пассажирский поезд до форта. В «щегольке» шесть вагонов, один из них большой, четырехосный, с просторным салоном, мягкими диванами и зеркалами. В конце поезда открытая платформа для обозрения, а за ней курильная комната, умывальники, туалет и багажник.
Я вставал в пять часов и начинал растапливать «Пегаса», к восьми мне удавалось поднять давление до тридцати футов. Потом мы выходили на «лестницу», главный путь, и принимали пассажирский поезд.
В пути мы делали не меньше десяти остановок, а в Пинусе торчали двадцать минут. Пассажиры перекусывали в ресторане «Чистый путь» или заправлялись пивом в салуне «Буйвол».
Если учесть, что с пассажирским нельзя идти больше тридцати миль в час, то в форте мы бывали уже во второй половине дня. Здесь мы обедали в привокзальной харчевне и готовились в обратный путь.
В Гедеон «щеголек» возвращался поздним вечером. Мы едва стояли на ногах от усталости, но рабочий день не кончался. Надо было взять запас дров на завтра, заправиться водой, потушить топку, вычистить заплывшие смолой колосники, переменить кое-где набивки — словом, сделать все, что входило в вечерний «туалет» паровоза.
Потом мы умывались и валились спать. Я чувствовал, что превращаюсь в сосновый чурбак. Я весь пропах смолой и не мог отмыть ее до конца. Сосновый запах пропитал меня изнутри. Не успеваешь провалиться в черную бездну, как тебя трясет за плечо ночной посыльный. Надо вставать и снова греть «Пегаса».
Так продолжалось несколько дней. На двадцатиминутной «поклевке» в Пинусе я забирался в тендер, пристраивал под голову чурбак и в одно мгновение засыпал на жестких ребристых дровах.
Когда мы снова пришли к Бланшарам, Мари всплеснула руками:
— Майк, ты похож на мумию!
Я и вправду стал желтоватым. Конечно, не от истощения, а от той же смолы. Но это еще ничего. Когда мы с Моррисом перейдем на «алмаз», я буду приходить на галерею серый, это уж я точно знал по Мемфису, уголек не отмоешь. Кем тогда назовет меня Мари?
Нас встретили радостно. Еще бы, мы не были у Бланшаров дней десять. Какие тут перемены? Наверное, Люк Чартер нажимал вовсю. Никто ведь не мешал ему ухаживать за Мари. А как Отис Чепмен и близнецы Смиты?
Скажу прямо, когда я увидел Мари, ее розовые щеки и серые глаза, что-то внутри у меня защемило. Сладко так засвербило, и мне стало грустно. А она говорила весело:
— Вы совсем заработались, джентльмены. Без вас так скучно!
Люк Чартер надулся. Бедняга, недолго он радовался. Пришли братья Аллены и принялись отбивать его возлюбленную. Я теперь видел, что не показываться несколько дней очень полезно. Сразу все внимание на тебя. Если бы у Чартера было побольше ума и терпения, ему бы в самый раз пожить отшельником в своей каланче, а уж потом прийти и посмотреть, как тебя встретят.
Но Чартер не пропускал ни одного вечера. Я думаю, он просто надоел Мари. Я даже немножечко пожалел его. Весь вечер он сидел как пень в углу, Мари не обращала на него никакого внимания.
Как только я понял, что Мари нравится мне все больше и больше, я стал еще жарче расхваливать Морриса. В каждый удобный момент я зудел ей на ухо, какой Моррис прекрасный. Он лучший машинист на всей линии, он самый добрый парень в Гедеоне, он может уложить Чартера на обе лопатки, если захочет.
Мари сказала:
— Послушай, да ты вовсе не брат, а паж какой-то. А ты знаешь, что он тоже тебя расхваливает?
— Моррис? — удивился я.
— Да, Моррис. Расхваливаете друг друга. Зачем вы это делаете? Я не глупая, сама вижу, кто какой.
— Ну и кто же какой? Она смерила меня взглядом.
— Вы оба невоспитанные. А ты врун к тому же. Зачем ты хвалился, что умеешь играть на трубе и флейте?
— Я не говорил про флейту.
— Ну все равно. Зачем ты врал?
— А может, я не врал. — Во мне поднималась обида.
— Как же! Чартер, между прочим, никогда не врет.
— А что ж ты не выходишь замуж за своего Чартера? — брякнул я.
— Может быть, и выйду. — Мари сжала губы, и румянец на ее щеках запылал еще ярче. — Во всяком случае, у вас не спрошу.
— Ну и не надо, — пробормотал я.
На следующий вечер Мари совсем меня не замечала. Если я что-то ей говорил, она хмыкала и отворачивалась. Ну и ладно, у меня есть гордость. Я сказал Моррису:
— Ты совсем не умеешь ухаживать. Близнецы Смиты и те дадут тебе сто очков.
— А что я должен делать? — спросил Моррис.
— Дарил хотя бы цветочки.
— Да я приносил цветы.
— Что ты приносил, чудак! Разве можно дарить цветы с «Пегаса»? На них даже масло налипло. Неужели тебе нужно объяснять, какие цветы дарят девушкам?
Красный означает любовь, зеленый надежду, желтый ревность, синий верность, а черный печаль.
— А белый? — сказал Моррис. — Ты забыл про белый.
— Белый — невинность, — сказал я наставительно. — На Востоке есть целый язык цветов. Ты даришь цветок, например розу, а она подбирает рифму. Какое слово рифмуется с розой?
— Заноза, — сказал Моррис.
— Вот видишь! Роза — ты моя заноза! Значит, объяснился в любви.
— Ну, а если камелия?
— Камелия? Ты моя Офелия!
Мы стали забавляться. Хризантема — позабудь Сэма. Фиалка — плачет по тебе палка. Астра — приходи завтра. Магнолия — поцелуй, не более. Голубые флажки — сохну от тоски. Мы просто валялись от хохота, а потом я сказал:
— А ты посылал Мари валентинку?
— Валентинку? А что это такое?
Я просто остолбенел. Он не знал, что такое валентинка! Неужто они здесь еще не вошли в моду? Четырнадцатого февраля, в день святого Валентина, всем, кто тебе нравится, посылаешь открытки с каким-нибудь стишком, например:

Ты моя зазноба,
Люблю тебя до гроба.

Я стал распекать Морриса, что он не послал Мари валентинку. Наверное, Чартер засыпал ее посланиями.
— Да что мне Чартер! — сказал Моррис. К моему удивлению, на следующий же день Моррис вручил Мари эту самую валентинку. Простую почтовую открытку, на которой так и написал размашистым почерком:

Ты моя зазноба,
Люблю тебя до гроба.

— Что это?—удивленно спросила Мари.
— Валентинка, — небрежно пояснил Моррис.
— Но ведь сегодня не четырнадцатое февраля, а четырнадцатое июня.
— Какая разница? — Моррис пожал плечами. — Если мне кто-то нравится, неважно, февраль это или июнь. Дейси Мей хихикнула.
— Какой вы стали смелый, мистер Аллен! — сказала Мари и, повернувшись к подруге, добавила: — Не правда ли, у него есть couleur locale?
— Что-что? — спросил Моррис. — Я не понимаю по-французски.
Этот неуклюжий подарок, как ни странно, помог Моррису. Я видел, как у Мари сияли глаза, когда она смотрела на Морриса. Мне стало грустно. Я уходил в сад и гулял там в темноте среди дубов и магнолий. Иногда я прислонялся к стволу и смотрел вверх Там кое-где через крону проскакивали серебряные крупинки звезд и, если смотреть долго, начинало казаться, что звезды растут на дереве.
Вон ветка и листья, а на самом конце небесное яблочко. Как красиво! Что же? Разве я сам не старался для Морриса? Разве не хотел, чтобы Мари полюбила его? Но зачем я хотел этого, зачем? Ведь Моррис меня не просил. Быть может, Мари и не так ему дорога. Мне до сих пор кажется, что Моррис ухаживает за ней с какой-то натугой. С натугой? Откуда мне знать? Вдруг я поддаюсь. Поддаюсь на то, чтобы самому влюбиться. Влюбиться и оттолкнуть Морриса. Какое у нее ясное личико, как солнышко...
Я услышал разговор. Они почти шептались.
— А ты не обиделась, что я подарил ей валентинку?
— Нет, Моррис, на что мне обижаться?
— А помнишь, как я упал вместе с тобой, и ты ушиблась?
— Конечно, помню.
Моррис и Хетти! Вот так штука. Они остановились совсем недалеко от меня, по ту сторону дерева.
— А ты тогда не обиделась?
— Но ты же нечаянно упал?
— Конечно, нечаянно. Я очень переживал. Тебе было больно?
— Немножко, — ответила она. Молчание. Легкий шорох ветра.
— Ой, Моррис, я боюсь, тут кто-то есть.
— Кто тут может быть?
— Ведь Майк в сад пошел?
— Ну и что?
— А если он нас увидит?
— Майк? Кого тут увидишь в такую темень.
— У него такие глаза... Я их боюсь.
— Какие у него глаза? Что ты Хетти? Майк очень хороший.
— У него непонятные глаза.
— А у меня?
— У тебя грустные. Ты, наверное, всегда о чем-то грустишь.
— И у тебя грустные. Надо, чтобы ты вылечила ногу.
— Конечно. Я ведь совсем не могу бегать. Кому я нужна такая?
Он с жаром:
— Нет, нет, Хетти! Хочешь, я все время буду носить тебя на руках?
— Моррис, Моррис, не нужно. Я боюсь.
— Какая у тебя рука холодная!
— А у тебя сердце бьется. Я слышу, как оно бьется.
— Пускай бьется. Не вырывай руку.
— Моррис, зачем... Ведь тебе нравится Мари.
— Никто мне не нравится, Хетти, никто.
— Разве ты не любишь Мари?
— Не спрашивай меня, Хетти.
— Зачем же ты подарил ей валентинку?
— Хочешь, я скажу тебе одну вещь?
— Скажи, Моррис.
— Я плакал, когда упал и ушиб тебе ногу.
— Зачем ты это говоришь? — Ее голос дрожит. — Зачем ты все это, Моррис? Ведь у меня нога, я...
— Дай мне руку! — говорит он. — Дай! Какая холодная! Хочешь, я все время буду держать твою руку? Она не будет холодная. Не сердись на меня, Хетти. Я сам себя не понимаю, я какой-то чумной. Мне никто не нравится, никто. Мне хочется все время быть с тобой.
— Со мной?
— Да, с тобой. Только не сердись, Хетти.
«Ай да Моррис! — подумал я. — Вот так штука!»
Они молчат. Потом Хетти шепчет:
— Моррис, не обманывай меня, Моррис.
— Что ты, Хетти, что ты!
— Меня не надо обманывать, Моррис. Мне так плохо бывает. — Она всхлипывает. — Ох, Моррис, если бы ты был мой брат!
— Хетти, ты хочешь, чтобы я был твоим братом?
Она плачет.
— Я бы тебя так любила, Моррис!
— Хетти, дай я тебя обниму, тебе холодно.
— Это ничего, Моррис. Ты не думай. Даже если ты пошутил, я все равно буду тебя любить, Моррис.
— Хетти...
— Ты только приходи к нам почаще.
— Тебе холодно, Хетти...
Шорох кустов. Они уходят. Я сижу, прислонившись к дереву и все разглядываю звездочки, засевшие в густой листве. Неслышно прибежала тройка белых борзых. Они обнюхали меня, потыкались носами, лизнули. Свой. Теперь они меня знают, а раньше облаяли. Из-за них-то я и узнал всех в Гедеоне.
Они убежали так же бесшумно, белея в темноте гибкими телами, приставив носы к земле, обшаривая свои владения. Тройка собачьих маршалов — Ней, Мюрат и Груши.




Другие интересные статьи этого раздела:

Глава 21: Наш ВикГлава 22: Я смотрю на звездыГлава 23: Малый конвентГлава 24: В Бастилию сажают не только королейГлава 25: Сказочка про расставаниеГлава 26: Мистер Дэн ДоннелГлава 27: Прощай, Гедеон!Глава 28: День Бастилии празднуют ночьюГлава 29: «Пегас» набирает ходГлава 30: Всему свой черед